Гордые созерцатели ночных звёзд, равнодушные к постоянно меняющейся моде, бедуины, верные своей белой тунике и куфие уже тысячи лет. Вот только бродить по пустыне и смываться после набега удобней в кроссовках.

Демократические преобразования также обошли стороной уклад древнего племени. Шейхов не выбирают – шейхами рождаются. Бедуины безошибочно определяют заминированные участки на своей территории.

Кстати, благодаря чутью одного сына пустыни, автор этих строк вполне живой, при всех своих конечностях, сидит и подшучивает над гордым народом, воспитавшим нашего следопыта.

По примятой травинке, надломанной веточке, фантазия, помноженная на интуицию и дедуктивный метод, воссоздаёт вполне осязаемое прошлое.

Впрочем, не кочевники герои моего рассказа, а Camelus dromedarius, по-нашему – одногорбый верблюд, верный, незаменимый друг обитателей пустыни. Бедуины эксплуатируют своего друга по полной. Верблюд – транспортное, гужевое средство, источник молока, мяса, шерсти и даже умирая, завещает свою шкуру порезать на ремни. Забыл добавить: нашему герою и своего помета не жалко, пользуйтесь на здоровье, отапливайте шатры.

К нам на армейскую базу повадилось лицо знаменитого табачного бренда. Впрочем, какое там лицо, морда, причём наглючая. Ребята его жалели, подкармливали хлебом, овощами, давали водички. Вскоре дромадер стал проявлять свой капризно-свирепый нрав. Уже от морковки нос воротит, хлеба мало принесли, вода не с того ведра. Когда ему не нравилось угощение, кэмел орал, плевал в своих кормильцев и норовил укусить. Мы призадумались, как быть в такой сложной ситуации? Все знают слова мудрого Лиса про ответственность за тех, кого… Но позволить какой-то скотине терроризировать военный лагерь никак невозможно.

Потомки царя Соломона приняли решение в стиле своего предка: за ворота одногорбого не пускать, но продолжать кормить, через забор. Однако, мы забыли, что верблюд бедуинский, поэтому умеет сливаться с окружающей средой, терпеливо сидеть в засаде. Как только ворота открывались, он со всей своей пятисоткилограммовой дури, словно спринтер, мчался в образовавшуюся брешь, сметая на своём пути все преграды. И порезвее испанского быка, сбежавшего с корриды, со страшным криком преследовал несчастных двуногих. Терпению пришёл конец, да и слыхано ли, чтобы какой-то парнокопытный так издевался над хорошо вооружёнными людьми.

- Застрелить, гада! – кричали потерявшие терпение представители израильской военщины.

Командир, впрочем, право на отстрел взбесившегося зверя не дал: - Верблюд, он хоть и сукин сын, но он не наш сукин сын. Не имеем права. Предлагаю найти его хозяев.

- И их пристрелить? – оживился вернувшийся из отпуска сержант Гросс, брезгливо вытиравший мокрой салфеткой оплеванную парадную форму. Офицер вздохнул.

На переговоры с хозяевами пустыни отправили самых сдержанных и воспитанных солдат.

Нас принял шейх, предложил кофеёк с кардамоном, томящийся на маленьком огне часов десять кряду. Хотя это не кофе, а самая жестокая проверка сердечно-сосудистой системы. После такой чашечки от шума ударов собственного сердца можно оглохнуть. Выслушав суть дела, патриарх развёл руками:

- Я не знаю чей это верблюд.

- Если он не ваш, значит мы его пристрелим. Отомстим за искусанных, затоптанных товарищей, - обрадовался мстительный Гросс.

– Шейх, мы пришли, проявив уважение. На задней ноге верблюда ваше тавро. Реши проблему, и никто не умрет, - произнёс я с вежливой улыбкой. Патриарх посмотрел на меня своим колючим взглядом, еле заметно кивнул и прикрыл веки. Аудиенция закончилась.

Прошло несколько спокойных дней. Всё как обычно: засады, погони за контрабандистами, сопровождение суданских беженцев. Жизнь текла размеренно и благородно, как и положено в пустыне. И вот снова появилось оно, измученное, еле передвигающее ноги животное, и жалобно засунуло в проём ворот обиженную морду.

Я подошёл к нему: «Ну, что брат, вижу досталось тебе. Сам виноват. Стоять здесь и не шалить, сейчас принесу тебе хлебушка».