У одной пары десять лет не было детей. Они долго и безуспешно по всему миру летали в поисках врачей, надеялись и верили. Быть бездетной семьей в Израиле очень сложно, это особенный ад, четверо детей у родителей – здесь норма, да к тому же все помешаны на любви и нежности к младенцам, которым повсюду дорога, их даже профессор берет с собой на лекцию в университет. После каждой неудачной попытки стать счастливыми родителями пара переживала очередную депрессию, рассказывать в их присутствии о новорожденных и родительском счастье быстро стало дурным тоном, как только кто-то заговаривал на эту тему, все переглядывались и говорили: “Тшш”, потому что все кругом – добрые и чуткие люди.
Так что звонили часто, рассказывали, на какую могилу съездить помолиться, чтоб через 9 месяцев было гарантировано родительское счастье, какой драгоценный камень растолочь в пыль и съесть с той же целью, а какой носить на золотой цепочке, что под подушку на ночь класть и тому подобное. Они слушались сначала, все делали, но не помогало, а потом записались в очередь на усыновление.
Тем временем нашелся какой-то самый лучший в мире доктор, который мог все. Он им помог. Но только на три месяца, а после выкидыша развел руками. Они кивнули и пошли усыновлять брошенных детей, которых в Израиле почти нет. Им обещали позвонить, как появятся, только все не звонили, а годы шли мимо, и жена говорила мужу, что без детей чувствует себя немного мертвой и жить ей не особенно хочется, разве что спасти какого-нибудь никому ненужного, всеми брошенного ребеночка, да где же в Израиле такого найдешь. Все хоть кому-то нужны, даже об особенных детях, которых передают на воспитание опекунам, биологические родители и соцработники пекутся, контролируют, не понять твой это ребенок или не совсем, а хочется, чтоб совсем-совсем навсегда только твой, и любить его до самого донышка, и жалеть всем собой без остатка.
Кто-то им сказал, что в одной больнице есть такой ребеночек. Недоношенная девочка с очень сложным пороком сердца, недоразвитыми легкими и Синдромом Дауна.
— Это моя дочь, — вскочила женщина, а мужчина, наоборот, сел в позу усталого ямщика, посидел немного и стал выяснять про эту девочку, потому что таких сияющих надеждой глаз у жены давно не видел.
Позвонил туда, потом сюда, навел справки, из больницы ему факсом прислали историю болезни ребенка – 8 листов, мол, завтра операция на открытом сердце, но дольше трех месяцев все равно вряд ли.
— Эти три месяца она проживет рядом со мной, как в раю, — вскочила женщина с сияющими глазами, и муж поехал вместе с ней в отделение для недоношенных. В боксе, уставленном со всех сторон какими-то почти космическими приборами, лежала крохотная девочка с закрытыми глазами, сплошь увитая проводками, как бабочка в коконе, ничего не рассмотреть.
— Я к Тамар, я ее мама, — сказала женщина.
Медсестра посмотрела недоверчиво, никто ничего не сообщал, вроде не было никакой мамы-то.
— Я ее мама, у нее опасная операция через два часа, я только посмотрю на нее, — сказала женщина, и медсестра отступила в сторону, давая ей дорогу, а муж пошел следом.
Женщина подошла к прозрачному боксу, раздвинула проводки, погладила крохотную ножку пальцем, оглянулась на медсестру, та поняла, помогла взять девочку на руки.
— Я твоя мама, Тамар, я всегда буду с тобой, — сказала женщина. Девочка открыла глаза.
Медсестра растерялась, – полуторакилограммовый ребенок с распахнутыми глазами, увитый трубочками, даже из носа тоненький зонд для кормления, смотрит прямо в душу.
Мужчина и женщина дежурили в коридоре, ждали, но из операционной девочку увезли сразу в реанимацию, а их туда не пустили. Сквозь прозрачные двери они видели, как шестеро врачей беспокойно вьются вокруг кроватки, чувствовали, что-то там идет не так.
В реанимации рядом с каждым специальное табло с показателями, даже уровень боли, испытываемой ребенком, определяется, и соответственно этому вводятся обезболивающие. Женщина прижалась к стеклу, с трудом рассмотрела цифры на одном из датчиков, определяющих давление – 130. 130 – это очень много для младенца, что же они там, металась женщина у стекла, а врачи – у кроватки Тамар.
— Я ее мама, я буду с ней, — она не дала электронному замку на стеклянной двери отделения захлопнуться за кем-то, вышедшим из реанимации, и встала у кроватки девочки, как вкопанная:
— Я здесь, Тамар, я всегда буду с тобой, — она дотянулась до ладошки размером с грецкий орех и взяла ее в свою ладонь.
Через полчаса давление нормализовалось, врач взглянул на женщину:
— Ты не отходишь отсюда, я дальше побежал.
Планировалось, что Тамар около месяца проведет в реанимации, а потом столько же в детском кардиологическом отделении, оттуда вернется в отделение для недоношенных учиться сосать бутылку, при выписке младенец должен весить хотя бы 2,5 кг. Мужчина и женщина приготовились к долгой жизни в больнице, но им разрешили выписаться и увезти девочку домой уже через месяц, Тамар быстро поправлялась, хорошо набирала вес.
Для девочки уже подготовили комнату маленькой принцессы с белоснежной кроваткой, качелями, зеленым пушистым ковром, а добиться разрешения на ее усыновление все не получалось. По израильскому законодательству безнадежно больных детей не передают усыновителям, закон милосерден к людям, зачем им становиться родителями ребенка на три месяца, а малышу, которому отведено врачами три месяца, для чего родители, все равно уже, так что теперь всем страдать.
Но всего этого мужчина не стал объяснять женщине, они просто поехали к какому-то самому главному министру, и она сказала ему свою обычную фразу: «Я мама Тамар». Милосердный закон склонил голову, и девочка уехала вместе с мамой и папой домой – в комнату с качелями и огромным розовым зайцем. Рядом с ним на пушистом ковре лежит на животе Тамар – не больше куклы, на этой фотографии ей три месяца.
Как-то у девочки поднялась температура, она хрипло и прерывисто дышала, женщина отправилась с ней в поликлинику, оттуда – в больницу, первое, что делается в Израиле при госпитализации, вводится игла в вену, чтобы при необходимости моментально можно было капать лекарства. Как только Тамар открыли вену, она посинела и перестала дышать, врачи забегали, женщину выставили из палаты. Через несколько минут к ней вышел тот самый доктор, который изначально не давал Тамар надежды на жизнь.
— Мы ее потеряли, — сказал он, снимая перчатки.
Женщина втолкнула его обратно в палату.
– Никаких потеряли, делай все, что ты можешь и умеешь, – заорала она и побежала звать на помощь, врывалась в ординаторские, кричала: – Все в палату №7, – хватала за плечи, подталкивала и тащила за собой спасать дочь. Один из этих врачей оказался анестезиологом, который знал, что делать с младенцем при синдроме внезапной детской смерти, Тамар начала дышать.
— Если тебе скажут, что ее спасли врачи, не верь, — сказал врач мужчине, когда тот приехал в больницу. — Ее спасла она.
Заплаканная женщина стояла рядом с ними и прижимала к себе порозовевшую девочку.
Рыжая голубоглазая толстушка, улыбка до ушей, важно сидит на стуле в золотой короне. Сейчас Тамар 2 года. Она празднует второй день рождения вместе со своей многочисленной семьей: бабушками, дедушками, тетями и дядями, двоюродными братьями и сестрами.