Владимир Николаевич Апацкий – праведник народов мира. Родился и вырос в Минске, закончил Белорусскую государственную консерваторию. Детство провел на окраине Минска, проживал возле реки Свислочь.

Корреспондент Jewishnews.com.ua записал рассказ Владимира Николаевича о том, как прошло его детство и почему его мама согласилась прятать в своем доме еврейскую семью.


Наша улица напоминала деревенскую. Половина домиков разрушалась, вторая половина давно покосилась. Там, возле реки, я и вырос. Население нашего района была пестрым в национальном плане – порядка тридцати процентов жителей были евреями, рядом жили русские, украинцы, белорусы.

В соседних домах со мной жили еврейские семьи. Моими лучшими друзьями были евреи. Важно сказать, что мы не были богатыми, как и все, кто обитал рядом. У всех были простые профессии, но все жильцы были интересными, разными. Если бы у меня был талант Бабеля, я бы описал жизнь нашей Старогородской улицы, но у меня нет такого таланта, к сожалению…

Моими друзьями были Сулька и Абрашка. Их отец работал на мебельной фабрике, а мама сидела дома и не работала. Я тогда не понимал этого, но они жили в очень тяжелых условиях. Они снимали маленькую квартирку на две комнаты в старом разваливающемся доме. Окно одной из комнат наполовину вросло в землю…

У них было трое детей. Кроме моих друзей была еще дочка Соня. Хоть они жили и скромно, но все им завидовали – семья была очень дружной. Отец не пил, а в других семьях это была главная проблема. Они были высокой культуры, я бы назвал их пролетарской интеллигенцией. Отец семейства одевался очень скромно, носил пиджак из простой ткани… Но он приходил домой, брал Сонюшку на руки, шел с ней гулять…

Суля был старше меня года на два, а Абраша на год младше. Суля увлекался чтением, читал книги взахлеб. Читал Жуль Верна, Майн Рида… Они всегда ходили ко мне в сад, где у нас был свой шалаш из досок и соломы. Даже когда шел дождь, мы сидели там и слушали, что рассказывал Суля. Он великолепно пересказывал романы по памяти… Благодаря им я немного понимал идиш. Ну если быть честным, то не совсем понимал, а скорее знал все ругательные выражения.



Вся эта семья погибла… Отца призвали в армию на третий день после начала войны. Он ушел в армию, после этого мы его не видели. Осталась тетя Белла с тремя детьми… Даже без нацистов я не знаю, как бы они выжили. Она не имела образования.

Их забрали в гетто и уничтожили там. В первый же еврейский погром, как мы его называли. Уничтожали около нас, на окраине Минска. Пулеметы строчили днем и ночью, перерывов не было. Наверное потому, что убивать людей тоже очень трудно…

Я помню, как всю ночь звучали выстрелы. Мать прижала меня к себе, и сказала: «Я представляю, как Беллочка сейчас прижимает своих к себе». Мы плакали всю ночь и не могли остановится.

Другого моего друга звали Меир Шапиро. Тетя Хана, мама Меира, очень хорошо готовила. Я до сих пор помню фаршированную щуку, которую она делала.

Отец Меира был очень больным человеком и умер накануне войны. Он занимался извозом, возил печенье. Неподалеку от дома была бисквитная фабрика, а он оттуда возил выпечку по магазинам. Когда вечером он приезжал с работы, то звал своего сына и давал ему пару пачек печенья. Тогда Меир приходил ко мне и «давал мне сорок». Не знаю, почему мы это так называли, но это означало делиться друг с другом. Когда у меня было много яблок в саду, я «давал сорок» Меиру.

Дядя Герц был близким родственником этой семьи и очень любил Меира, хотя он не был его сыном. Он был очень тучным и солидным мужчиной, которого все любили. Помню, когда мама Меира звала его домой кушать, он не шел. Затем выходил дядя Герц и кричал: «Меирка, еб твою мать, сколько можно тебя ждать, давай домой». Кричал с таким нежным снисхождением, как умел, пожалуй, только он. Правду сказать, дядя Герц редко говорил без мата, даже когда говорил на идиш. После этого Меир шел домой.

Дядя Герц спас всю семью. И семью Меира, и свою. Им помогли часы, которые у него были. Эти часы он поменял на транспорт для всей своей семьи. Я рассказал о том, как мы жили. Теперь расскажу о семье, которую мы с матерью спасли.

Семья Панасюков были добрыми друзьями моей мамы. Они жили в другом конце Минска, в своем доме. К сожалению, они жили рядом со сволочами, которые знали о том, что они евреи. Дора была не очень похожа на еврейку, а вот бабу Хаву нельзя было даже выпускать на улицу.

Мать семейства обратилась к моей маме с просьбой дать им временное убежище. У нас была маленькая времянка, которую строил отец до того, как он умер. В одной из комнатушек этой времянки жила семья Панасюков. Дора устроилась медсестрой, а баба Хава сидела дома. Через тонкую перегородку от Панасюков жила Мария Горохова, известная воин подполья в Минске. Из под кровати Гороховой мы сделали лаз на вторую половину времянки, на случай, если кто-то вдруг придет.

Дору с Михаилом, ее мужем, вызывали на допросы в СД – бывшие соседи сдавали. Там у нее спрашивали, почему она поменяла имя Дора на Дашу. На что она отвечала, что ее называли и Дорой, и Дашей, и Доридой. Следствие вел латыш, который решил проверить их жилье. В этот день они не закрыли времянку. Когда он вошел, он увидел бабу Хаву, которая спала на кровати Гороховой.



Он спросил у Михаила, что это за женщина. Он ответил, что это мать. На что следователь заметил, что в анкете было указано, что матери у них нет. Дора ответила, что у русских есть такая традиция, называть всех пожилых женщин матерью. Потом, когда они вернулись с допроса, Дора встала на колени перед моей матерью и просила ее сказать, что на кровати спала она. Моя мама не думала долго, согласилась и смело пошла в СД. Она рассказывала, что она пришла к следователю и в глаза ему сказала, что это была она. Она была очень смелой женщиной.

Это был 1943 год… Я не знаю, может быть этот латышский следователь и понял, что на самом деле на кровати спала не моя мать… Может быть, он просто не хотел губить… Они были замечательными людьми. Убивать их за то, что они евреи – полный идиотизм.

Никто из наших соседей не знал, что у нас живет еврейская семья. И Михаил, и Дора работали во время оккупации, выживали, как могли…

Мы получили звание праведников народов мира уже очень давно. Я даже не помню уже, когда это было… Мы ведь даже никому особо эту историю не рассказывали. Я уже жил в Киеве, когда узнал, что Яд ва-Шем ищет людей, которые спасали евреев. Пришлось ехать в Минск, искать свидетелей…

Насколько я знаю, дочь Доры, Жанна Зеликова, сейчас живет в Израиле. У меня был ее адрес, но я написал письмо и не получил ответа. Может быть, они переехали… Очень жаль, что я не получил ответ.