Моя история Первой Ливанской
Изображение:
архив
Скорее это было на год позже - не в 82-м, а в 83-м. Я тогда работала в такой организации, строительной - куда принимали на работу даже евреев, имеющих проблемы с советской властью. Принимали отказников, диссидентов и просто евреев.
Мои проблемы были не очень серьезными, но устроиться на работу с пятой графой не могла. А туда взяли. И даже по специальности, инженером. Работа была канцелярская, но приходилось много ездить. Для того наших там и держали, что у каждого второго еврея были Жигули под попой. Работали наши люди диспетчерами, но по мере необходимости чьи-нибудь дежурные Жигули всегда были готовы услужить. Короче, Осип Маркович был в меня влюблен. И он так всегда подстраивал, чтобы мое отвезти-привезти доставалось только ему. Диссидент и отказник, с ним было интересно, потому что человеком Осип Маркович был общительным, образованным и веселым.
Помните, как в 80-м по евреям грохнул отказ из-за международного бойкота Московской Олимпиады? И, чтобы сидящий на чемоданах и поувольнявшийся с работ еврейский народ не пошел мотать срок за тунеядство, он в отказе шел работать черт знает кем и хрен знает куда. Там и встретились.
Одна проблема, диспетчер (доктор технических наук) Осип Маркович, был в меня влюблен. Я ему верила, а потому жалела и не хотела грубить. Ну… переживает женатый человек. Тем более, так была воспитана, что взрослым грубить нельзя. Был он меня лет на двадцать пять старше и примерно на столько же сантиметром ниже ростом. Это, если я босиком. Плюс мои каблуки, шпильки и платформы.
Отвезти, привезти… Короче, часто так складывалось, что с работы мы просто сбегали и шли на выставку, в кино, кафешку или по бульвару пройтись в хорошую погоду. И только потом отвезти или привезти, но так, чтобы на работу больше не возвращаться. Тем более, жили на расстоянии двух станций метро друг от друга. Сначала меня домой отвезти, потом себя. А разговоры разные продолжим завтра на работе или по дороге в очередное куда-нибудь.
Если б Осип Маркович не был влюблен, никаких проблем. Мне не мешало, но со временем ухаживание начало принимать такие назойливые формы, что в историю вмешалась моя мама. Нет, правда… Это что такое? Он мог явить себя у меня дома без предупреждения. Просто позвонить в дверь и радостно протянуть маме кусок мяса.
- Наташа так вкусно варит кофе. Интересно, а также ли хорошо она жарит мясо?
На что мама ему каждый раз спокойно объясняла, что в его возрасте многие переживают мужской климакс. Выражается гормональная перестройка в том, что отдельные пенисуальные особи впадают в состояние второй молодости и начинают гоняться за молодыми девушками.
Свою обидную теорию мама озвучивала каждый раз, когда была возможность ее озвучить. Осип Маркович в ответ сердился и за глаза ругал мою маму плохими словами.
— Эта старая "бяка" говорит, будто мой интерес к тебе продиктован чуть ли ни болезнью!
Интерес? Какой интерес? – отвечала я. А на слово "бяка" и вовсе не реагировала, только спрашивала: "Бяка – старая по возрасту или по стажу?" Они с мамой были ровесниками.
Куда мы только с ним не попадали, благодаря его влюбленности и наглости. Было дело, услышала, как он, обращаясь к охраннику музея изобразительных искусств имени Пушкина, сказал: "Мужик, помоги. Посмотри на меня… На нее посмотри! Убежит сразу, как поймет, что нам не попасть в музей". И мало ли куда еще нас под эту феньку пропускали. Но ведь пропускали; мужская солидарность - страшная сила. А теперь о Первой Ливанской.
Может, кто-то еще помнит? Если идти со стороны Белорусской, то по правой стороне недалеко от Маяковки на улице Горького был магазин "Сувениры". Или "Подарки"? В этом же доме жила Алла Пугачева. В начале 80-х соседняя со входом в магазин дверь вела в настоящую итальянскую пиццерию. Рядом с дверью можно было постоять в очереди, но попасть в пиццерию было невозможно. Может, и можно было. Но не торчать же целый день на улице ради куска пиццы.
И вот едем мы с Осипом Марковичем по Горького и не видим очереди. Только ряженый швейцар на входе. Ставим машину, подходим. Табличка: спецобслуживание. Все ясно. Вдруг дверь открывается и из пиццерии выходят двое парней. Красивые, высокие, элегантные, тщательно выбритые, аккуратно и модно постриженные, похожие на иностранцев. Делают жест швейцару, чтоб тот нас пропустил. Поднимаемся наверх. Пустой зал, но нас сажают впритык к лестнице. Подходит официант. Господин в красном фартуке, с красной повязкой на голове, обувь тоже красная. Ряженый, как и швейцар у входа. Это типа… итальянский стиль такой. Заказываем пиццу и итальянское вино. А зал пустой! И мы вообще ничего не понимаем. Спрашиваем у официанта.
— ???
— А вон в углу.
Официант показывает рукой в какой-то закуток большого зала и уходит выполнять заказ.
Видим. В углу сидит стайка какой-то очень странной на вид едва совершеннолетней шпаны. Все в длинных до пола белых нейлоновых рубахах и из такой же модной ткани бахилах и шапочках. У всех на руках и ногах (под рубахой или сверху) гипс или аппараты Елизарова. Сидят парни друг на друге, на полу, на столах, под столом и за столом. Вульгарно жестикулируют, что-то крикливо обсуждают на непонятном языке. Иностранцы. Но такие странные. Мальчишки совсем. Ведут себя, будто стая недрессированных обезьян. Даже ноги на стол - вместе с железками. И эти нейлоновые одеяния, эти руки-ноги, заключенные в клетки, – что это?
Задаем этот вопрос вернувшемуся с заказом официанту.
А, - говорит. Так это. Тут. Здесь. Там на Большой Грузинской выделили здание под госпиталь и лечат раненых в войне с евреями ливанцев. Они здесь несколько раз в неделю обедают. Оттого и на спецобслуживание днем закрываемся. Те двое, показывая на импозантных парней, по распоряжению которых нас пропустили, это их врачи ливанские. За порядком присматривают, а то было, эти нам тут все разгромили.
А… А у меня на шее магендавид. Тогда у меня не такой магендавид, как сейчас ношу, был, а подаренный. Серебряный. Израильский солдатский магендавид, какие в те годы из Израиля в письмах и посылках присылали.
Переглядываемся. Пьем итальянское вино. Обедаем. Расплачиваемся. Напоминаю, сидели мы впритык к лестнице.
Собираемся уходить. И тут к нам подходят те самые. Высокие и красивые. Настоящие Омары Шарифы, только без усов.
И нагло так… Обращаясь на русском к Осипу Марковичу и не больно, но ощутимо, ткнув меня пальцем в плечо, один говорит.
— Девочку - как зовут? Познакомь.
Это один говорит. Второй в этот момент замечает у меня на шее израильский солдатский магендавид. Немая сцена.
У тех лица, как по команде "замри". У нас, как по команде "уносим ноги". Или не уносим, потому что и Осип Маркович, и я - не робкого десятка оба. Я со своим скорпионьим внутренним огнем, помноженным на с детства бурлящий в душе сионизм. И Осип Маркович, который в те годы слыл одним из борцов за право евреев на репатриацию. А эти... его прекрасную даму… арабы... пальцем в плечо… Его лебединую песню, его климактерическую (по определению моей мамы) и обсессивную по моему разумению любовь. Грязными словами... девочку… познакомь…
А вокруг никого. Кроме двух ливанских хирургов и стайки таборного поведения раненой в жопу арабской шпаны, запутанной в гнутые Елизаровым никелированные прутья.
Встаем. И пока те двое оставались в позе "замри", целимся ссыпаться по лестнице вниз. В этот момент. Осип Маркович, слегка привстав на цыпочки и увеличившись таким образом в росте, громко на весь зал чуть ли ни криком объявляет в никуда.
— Шма Исраэль!
Из чувства еврейской солидарности и, дабы не прослыть предателем и трусом, я в поддержку товарища по сионизму на полную громкость озвучиваю все, что умела в 1983-м году говорить на иврите.
— Шабат шалом!
Был будний день.
Последнее, что мы в той пиццерии увидели, это оживающие фигуры докторов на фоне медленно поднимающихся с пола, столов и друг с друга помятых войной мальчишек. Что было дальше? Не видели.
Дальше мы ссыпались по лестнице вниз и пулей вылетели на улицу.
Все так и было, ни слова вымысла. Правда. Только имя диссидента изменила.
Приглашаем в наш телеграм: Мой Израиль.
Автор:
Наталия Барская,
источник
|
|