Даже знаменитые критики не сомневались, что у Бабеля блестящее будущее, впрочем, не подозревая о ее трагичности. Лучшие новеллы писателя, собранные в сборники «Конармия» и «Одесские рассказы», появились в 1920-е годы, покорив сердца читателей. По остроте содержания критики сравнивали их со спиртом, а по цветистости – с драгоценными каменьями.
Бабель и Олеша
Юрий Олеша быстро хмелел.
— Не налегайте, Юра, — говорил Бабель. — Я теряю собеседника.
Бабель и Катаев
— У меня, — говорил Бабель, — дурной характер. Вот у Катаева — хороший. Изобразит, к примеру, голодного мальчика, а редактор похерит… Катаеву — как с гуся. Вернется домой и представит пионера в лучшем виде. Здоровый, сытый, с кумачовым румянцем и галстуком. — Бабель вздохнул. — Завидую, но так не умею — дурной характер.
Бабель и Шаляпин
Ваза. Довольно громоздкая. Наверно, античная. Бесценное произведение керамического искусства… И по какой-то причине застряла у Шаляпина, в Париже. Куда и пожаловал Бабель с письменным поручением Горького: дескать, отдайте.
Федор Иванович тщательно сличал почерк и долго сопел.
— Послушайте, — спрашивает, — а вы часом не одессит?
— Самый настоящий, — простодушно сказал Исаак Эммануилович, — чистой воды…
— Хо-хо! — возликовал Шаляпин. — И вы надеетесь, я вам доверю!?
Бережно упрятал национальное достояние и проводил Бабеля к выходу.
Реб Менахем с Молдаванки
Такой действительно жил в Одессе, и Бабель высказывался от его имени:
1. Он стал на ту пьедесталь, на которое стоял сам! 2. Посмотрите на воробью, которое само добывает себе пище! И таки из неплохого источника! 3. Хороня своих мудрецов, люди остаются в дураках.
Объявление
Бабеля весьма забавляло такое объявление: «Брача песка строго воспрещается».
— Это что! — говорит. — В Крыму, перед Новым годом, висело похлеще: «Рубить сосны на елки карается по закону».
Одесская бубличная «Московские баранки»
Туда зашли как-то Бабель с женой. А следом за ними — местный обыватель, мужчина средних лет. Огляделся в недоумении и спросил продавщицу:
— Скажите, гражданочка, а хлеб здесь думает быть?
Бабель аж задохнулся:
— Вот! Это — Одесса!
Идеал и одеяло
Китайский эмигрант Эми Сяо, впоследствии известный писатель, относился к слабому полу как человек Востока: женщина-де должна быть так изящна и так слаба, чтобы падать от дуновения ветра.
А женился (весьма удачно) на светлоглазой, стриженой под мальчика, довольно грузной немецкой еврейке.
— Идеалы — одно, — сказал Бабель, — а общее одеяло — другое.
Время ясности
Бабель спросил Ягоду:
— Скажите, Генрих Григорьевич, как вести себя, если попадешь к вам?
— Все отрицать. — И Ягода передернул плечами. — Какие бы обвинения ни выдвигали, — «нет» и всегда «нет». Только «нет». В таком случае мы бессильны.
Когда Ягоду расстреляли, Исаак Эммануилович сказал:
— При нем еще были туманные времена… Нынче-то развиднелось.
Еврейская мама и еврейский сын
Бабель в машине, по дороге на Лубянку сказал:
— Ужаснее всего то, что мама не будет получать моих писем. — И откинулся на сиденье. — Это — самое ужасное…
Попытка — не пытка
В квартире шел обыск. Чекист доложил, что Бабеля уже доставили куда следует.
— Острил? — спросил другой чекист.
— Пытался…
Вместо послесловия
Эйзенштейн снимал «Бежин луг», сценарий которого «дорабатывал» Бабель. Прошло двадцать лет.
— Где же фильм? — спросили Алексея Каплера, ведущего «Кинопанорамы».
— Смыли, — коротко сказал он. — Людей смывали, не то что кино…