Детство и взросление Иосифа Бродского приходится на то время советской истории, когда власти начали относиться к евреям с известной долей настороженности. К управленцам высшего и среднего звена, армейским офицерам, преподавателям вузов и журналистам в ряде случаев стало выражаться недоверие, что порой заканчивалось банальным увольнением со службы.
К их числу принадлежал и отец будущего поэта, служивший в ВМФ в звании капитана 3-го ранга, а после демобилизации работавший фотографом и журналистом.
Конечно же, такое отношение к нации, к которой принадлежал Иосиф, не могло не сказаться на его судьбе. Чего греха таить, в СССР в пору детства и юности Бродского бытового антисемитизма, особенно в среде ровесников, хватало. В его воспоминаниях говорилось, что в школе еврейские дети должны были все время защищаться. За слово «ж*д» сам Иосиф лез в драку с обидчиком, довольно болезненно ощущая такие шуточки, принимая их как унижение. Много позднее Бродский понял, что ничего обидного в принадлежности к еврейской нации нет.
В зрелом возрасте Иосиф Александрович немного страдал от антисемитизма, о чем свидетельствуют его поэтические и прозаические произведения, интервью журналистам. Это частично можно объяснить тем, что Бродский не стремился к карьере. Правда, у него были попытки поступить в морское училище и школу подводников, которые не увенчались успехом, хотя не факт, что это случилось из-за еврейской национальности.
Следует отметить, что для Бродского уже с юности было характерно ощущение личной независимости, диктовавшее определенные условия поведения. Он не опускался до конфликта с государственным режимом, где, безусловно, присутствовал и антисемитизм. Чего стоят только гонения на евреев в ходе «борьбы с космополитизмом» в конце 40-ых – начале 50-ых годов минувшего столетия.
Что касается языка и культуры, то Бродский, несомненно, был русским поэтом, о чем заявлял сам в зрелые годы. Правда, при этом определяя себя и как еврея, и как американского гражданина. Если же говорить о складе характера, то его можно отнести к крайним индивидуалистам, а вот по этическим взглядам был, скорее, персоналистом, не принимавшим каких бы то ни было ассоциаций по этническим либо расовым принципам.
Поэт с отвращением вспоминал, как зимой 1964, уже после ареста, он был вызван на допрос неким следователем-евреем. Тот начал уговаривать его признаться в «тунеядстве» и раскаяться. Причем, своего еврейского происхождения следователь не скрывал, говоря, что нужно думать о собственных родителях, которые «не то, что их родители».
Сионизмом Бродский не увлекался, довольно равнодушно относился к Израилю как к государственному образованию. Правда, как и все представители еврейской нации, уезжавшие из СССР в 1970-е, он отправился на историческую родину, однако жить там не пожелал.
Став американским гражданином, Бродский, высоко оценив многое в культурной и общественной жизни США, не ограничился проживанием только в этой стране. Он не менее комфортно ощущал себя в других странах. Поэт, обзаведшись дружескими связями, а впоследствии и семейными узами, довольно продолжительное время жил в Северной Европе, в Италии, Великобритании. Таким образом, его можно в полной мере назвать наследником тех русских интеллигентов – космополитов, взгляды которых были направлены на Запад. Культурный кругозор поэта имел и еврейские элементы, но в довольно ограниченных масштабах. В его поэме «Исаак и Авраам», являвшейся, по сути, религиозно-философской медитацией, содержатся аллегорические намеки на трагизм судьбы еврейской нации. Однако в главном сюжете произведения, заключающемся в жертвоприношении Авраама, больше чувствуется влияние трудов христианских философов: датского Кьеркегора и русского Льва Шестова.
По словам приятеля Бродского, литературоведа Шимона Маркиша, который занимался вопросом еврейской идентичности в пределах русской культуры, этот уникальный поэт не знал ни еврейской темы, ни чужого ему еврейского «материала».
Предшественники Бродского русские поэты Борис Леонидович Пастернак и Осип Эмильевич Мандельштам относились к ассимилированным евреям . Сам же Иосиф Александрович имел прадеда, который за длительную службу в царской армии обрел право проживания вне черты оседлости. Его довольно далекий предок имел в Москве собственную часовую мастерскую, по сути, отойдя от еврейской среды. Родители поэта в свои детские годы религиозное образование получили по минимуму. Их сознательная жизнь пришлась на советские времена. Семья Бродских, проживавшая в Ленинграде, где и родился Иосиф, как и почти все евреи больших городов, вела образ жизни, идентичный нееврейским согражданам. В детстве мальчика не знакомили ни с иудаизмом, ни с еврейскими традициями. Только иногда во взрослых разговорах слышались отдельные идишские словечки. Впоследствии поэт сумел остроумно вставить их в стихотворение «Два часа в резервуаре» как пародию на «немецкую» речь.
Еврейская проблематика частично затронута им в уже упоминаемой поэме «Исаак и Авраам». Также еврейские темы прослеживаются в двух стихотворениях. В 1958 юный Бродский написал произведение «Еврейское кладбище около Ленинграда…» в духе известного самиздатовского стихотворения «Про евреев». Бориса Слуцкого. Кстати, этого раннего творения нет ни в одном сборнике Бродского. Второе стихотворение под названием «Леиклос», когда-то такое имя носила улица еврейского гетто в Вильнюсе, вошло в цикл поэзий «Литовский дивертисмент», вышедший в 1971 году. Впрочем, это творение являет собой, скорее, фантазию об альтернативной судьбе поэта, представляющего себя на месте какого-то виленского предка.
Не следует забывать и о ностальгической симпатии Иосифа Александровича к минувшему миру культуры Центральной Европы. Поэт любил польскую литературу, язык этого народа, прозу Йозефа Рота и Роберта Музиля, описывавшую австро-венгерскую жизнь. Южный форпост ушедшей цивилизации для Бродского – итальянский город Триест, расположенный «в глубине Адриатики дикой». Там когда-то находилась резиденция австрийского эрцгерцога Максимилиана. В творчестве поэта ему отведено место в двух стихотворениях цикла «Мексиканский дивертисмент». Северо-восточный форпост для поэта – небольшой галицийский городишко Броды, который описан австрийским писателем Йозефом Ротом в романе «Марш Радецкого». Кстати, мотивы прародины звучат, да и то неявно, лишь в нескольких поэзиях Бродского. Только один раз, давая интервью польскому журналисту, поэт признался, что к Польше он испытывает даже более сильные чувства, чем к России. Он уточнил, что, возможно, это возникло на подсознательном уровне. Ведь его предки вышли оттуда, из Брод, что отражено в фамилии.
Бродский осознавал себя евреем, хоть это и звучит политически некорректно, по антропологическим признакам. Интересны его откровенные рассуждения на данную тему, которые прозвучали в интервью известному польскому журналисту Адаму Михнику.
За год до своего ухода из земной жизни Иосиф Александрович говорил об осторожности в вопросе антисемитизма, являющемся, в сущности, одной из форм расизма. Он отмечал, что люди в определенной степени являются расистами. Ведь каждому не нравятся какие-то лица, не принимается некий тип красоты.
Что касается своей национальности, то Бродский предельно откровенно называет себя стопроцентным евреем. По части же религии он заявлял, что согласно его чувствам без разного рода доказательств Бог – это насилие, каковым и является Он в Ветхом Завете.