В губернском городе Бессарабии Кишинёве (ныне столица Молдовы) проживало 50 тысяч евреев. Еврейское население мирно уживалось с христианскими соседями, которых было там около 60 тысяч. К началу нового века отношения испортились вследствии открытой юдофобской агитации местного уличного журналиста, бывшего акцизного чиновника Крушевана (журналист, прозаик, публицист праворадикального толка, известный как активный черносотенец).

С 1887 года Крушеван издавал в Кишиневе областную газету под названием "Бессарабец". Сначала эта газета имела умеренно-либеральное направления, но после была продана местным реакционерам-юдофобам из дворян и чиновников и стала получать субсидию от правительства. В течении ряда лет в листке Крушевана велась разнузданная юдофобская агитация. Евреев одновременно обвиняли в экономической "эксплуатации" и в социализме, в религиозной ненависти к христианам, выражавшейся в ритуальных убийствах, и в подготовлении безбожной революции. Покровительствуемой газете все позволялось. Цензором ее был кишиневский вице-губернатор Устругов, который в своей административной деятельности был виртуозом по части преследования евреев и ограничения их прав. При таком цензоре, который состоял и сотрудником газеты, в ней можно было безнаказанно печатать даже прокламации, призывающие к погромам. Агитация была тем опаснее, что "Бессарабец" был единственною газетою для всей Бессарабии.

Бессарабец — ежедневная кишиневская газета, выходившая в Кишиневе в 1910—1911 годах.

Влияние "Бессарабца" скоро сказалось на деле: русская общественная совесть была отравлена этими ежедневными дозами яда, разгорелись темные инстинкты, в атмосфере запахло грозою. В начале 1903 года Крушеван нашел повод усилить свою погромную пропаганду. В местечке Дубоссары был найден исколотый труп русского крестьянского мальчика, Рыбаленко, который, как выяснило позже судебное следствие, был убит своим дядей с целью получения его доли наследства. "Бессарабец" немедленно открыл кампанию, обвинив евреев в ритуальном убийстве. "Смерть жидам, — всех жидов следует перерезать", — такие призывы повторялись чуть-ли не ежедневно в газете, читавшейся во всех кабаках и трактирах Бессарабии. У темных русских людей и молдаван зачесались руки. Была попытка погрома в Дубоссарах, отраженная тамошними евреями. Перед Пасхою 1903 г. в Кишиневе распускались таинственные слухи об убийстве евреями русской служанки, которая на самом деле отравилась и умерла, несмотря на старания хозяина-еврея спасти жизнь самоубийцы.

То, что творилось в Кишиневе перед Пасхою, носило следы кипучей работы тайной организации, подготовлявшей какой-то сложный, адский план. Преступная организация гнездилась в местном русском клубе, где собирались преимущественно губернские чиновники. Незадолго до праздников в городе вдруг появился назначенный из Петербурга агент департамента полиции, жандармский офицер Левендаль, который после Пасхи - когда кровавое дело было сделано - также внезапно уехал. Триумвират Крушеван-Устругов-Левендаль, по-видимому, был душою страшного юдофобского заговора. По городу разбрасывались печатные листки, в которых говорилось, что по царскому указу разрешено учинить кровавую расправу над евреями в течение трех дней христианской Пасхи. Полиция не мешала распространению этих листков, ибо, как выяснилось впоследствии, она была посвящена в заговор. Некоторые полицейские агенты даже намекали на предстоящие события в разговорах со знакомыми евреями. В трактирах, чайных и пивных о предстоящем погроме говорили откровенно. Евреи чувствовали приближение грозы, но едва-ли догадывались, что на этот раз предстоит не ординарный погром, а резня. Накануне Пасхи представители общины обратились с просьбою о защите к губернатору и полицеймейстеру и получили холодный ответ, что инструкции даны и меры охраны будут приняты. Местный православный епископ, которому представился раввин, спросил последнего: правда-ли, что среди евреев есть секта, употребляющая христианскую кровь для своих обрядов?



Пожар, открыто подготовленный поджигателями, вспыхнул в условленный момент - в воскресенье 6-го апреля, первый день христианской Пасхи и предпоследний день еврейской. В полдень, когда зазвонили церковные колокола, многочисленные банды мещан и мастеровых, как бы по сигналу, рассыпались по городу и набросились на еврейские дома и лавки. Впереди шли уличные мальчишки и разбивали окна камнями. Видя, что полиция этому не препятствует, банды, пополненные новыми "бойцами", стали врываться внутрь домов и магазинов и выбрасывать оттуда имущество, которое на улице уничтожалось и расхищалось гуляющею праздничной толпою. Но и тут полиция и расставленные на улицах войсковые части оставались в бездействии, никого из громил не арестовывая. Это окончательно убедило толпу в верности слухов о "разрешении бить жидов". По улицам разлилась огромная волна черни, опьяненной водкою; раздались крики: "Смерть жидам, бейте жидов!" С вечера пошла полоса зверских убийств. Разбойники, вооруженные дубинами, топорами и ножами, набрасывались на евреев в вагонах трамваев, на улицах и в домах, и наносили им тяжкие, часто смертельные побои. И тут полиция и войска молчали, но когда в одном месте группа евреев, вооружившись палками, попыталась отогнать разбойников, полиция вмешалась и обезоружила защитников. В 10 часов вечера погром и убийства остановились; говорили, что в главном штабе погромщиков совещались тогда о дальнейшем плане военных действий и было решено приступить к сплошной резне.

Такой сигнал был дан по "армии" - и в течение всего дня 7 апреля, с рассвета до 8 часов вечера, в Кишиневе совершались зверства, каких не бывало в прежних погромах. Видя себя беззащитными, отданными на произвол дикой толпы, многие еврейские семейства прятались в погребах, на чердаках домов, а иногда искали спасения в домах соседей-христиан, но везде настигала несчастных рука убийц. Евреев избивали самыми варварскими способами: многих не добивали, но оставляли мучиться в предсмертных судорогах; некоторым вбивали гвозди в голову или выкалывали глаза; малых детей сбрасывали с чердаков на мостовую и разбивали им головки о камни, женщинам распарывали живот или отрезывали груди. Многие женщины подверглись зверскому насилию. Один гимназист, на глазах которого хотели изнасиловать его мать, вступил в борьбу с негодяями и своею жизнью спас честь матери: его убили, а матери выкололи глаза. Пьяные банды врывались в синагоги и рвала в куски, топтали и грязнили пергаментные свитки Торы. В одной синагоге старый "шамос" (служитель), одетый в молитвенную ризу, своею грудью заслонил от осквернителей ковчег со священными свитками и был убит на пороге святыни. В течение всего дня по улицам тянулись возы с ранеными и убитыми евреями по направлению к больницам, превращенным в полевые перевязочные пункты, но и это зрелище не заставило полицию остановить резню. Русское общество, за единичными исключениями, нигде не вступалось за избиваемых; "интеллигентная" публика — чиновники с женами и детьми, учащиеся, адвокаты, врачи, - спокойно гуляла по улицам и равнодушно, а порою и сочувственно, наблюдала за ужасной "работой".

Бессарабский губернатор фон-Раабен, к которому в утро второго дня погрома еврейская депутация обратилась с мольбою о защите, ответил, что он ничего не может сделать, так как еще не получил приказа из Петербурга. Только в пять часов дня получилась телеграмма Плеве, и в 6 часов на центральных улицах появились большие отряды войск в полном вооружении. Толпа увидела, что войско намерено действовать, и тотчас же без единого выстрела рассеялась. Только на окраинах, куда войска еще не поспели, грабеж и резня продолжались до поздней ночи. Если бы эта готовность полиции и войск к исполнению своего долга была проявлена в самом начале погрома, то в Кишиневе не было бы ни одного убитого или раненого еврея и ни одного разрушенного дома. А после двухдневной свободы убийств и насилий в городе оказалось: 45 убитых евреев, 86 тяжело раненых или изувеченных, до 500 сравнительно легко раненых, причем не установлено точно число изнасилованных женщин; 1.500 домов и магазинов были разрушены и разграблены. Пострадала больше всего бедная часть еврейского населения, так как многие богатые семьи крупным подкупом добились защиты полиции, которая не допускала громил к их домам. На все количество еврейских жертв насчитывалось всего двое убитых христиан, из перепившихся громил. Смертельно запуганные кишиневские евреи не решились даже в последнюю минуту оказать сопротивление убийцам и дорого продать свою жизнь.



Кишиневские погромы 1903 годаКрик ужаса раздался в России и в более цивилизованных странах, когда пришла весть о кишиневской резне. В России этот крик был заглушен жестокими ударами цензуры Плеве. Если частица страшной правды прорывалась сквозь цензурные заграждения, Плеве объявлял предостережения газетам "за вредное направление" и грозил закрытием (русско-еврейский "Восход" в Петербурге, юридический журнал "Право" и др.). Всей русской прессе правительство навязывало лживую версию своих официальных сообщений, в которых организованная резня выдавалась за результат случайной драки между евреями и христианами, возникшей на каруселях в первый день праздника, а бездействие войск объяснялось то их малочисленностью (в городе было несколько батальонов), то нераспорядительностью полиции, причем об убитых и раненых говорилось глухо, как будто пострадавшими в "драке" были обе стороны. Но в заграничной прессе появились разоблачения, от которых содрогнулись сердца в Европе и Америке.

Корреспондент лондонского "Times" опубликовал копию секретного письма Плеве на имя бессарабского губернатора, где за две недели до погрома губернатору предписывалось, в случае возникновения анти-еврейских "беспорядков", не прибегать к оружию против погромщиков, дабы не возбудить "враждебных правительству чувств в населении, еще не затронутом революционной пропагандой". Если даже признать апокрифичным это письмо с данным адресатом, то нет никакого сомнения, что инструкция в таком именно смысле - скорее устная, чем письменная (вероятно, через тайного агента Левендаля) - была дана властям в Кишиневе. Всем было ясно, что если губернатор на второй день погрома ждал разрешения из Петербурга на прекращение резни, то раньше был дан свыше приказ о ее допущении до известного срока. Европейская печать указывала, что ужасы армянской резни в Турции, против которых не раз протестовала и русская дипломатия, бледнеют перед массовыми убийствами в Кишиневе. Европа и Америка волновались, западное еврейство собирало миллионные пожертвования в пользу своих несчастных восточных братьев, но дальше сочувствия и филантропии дело не пошло.

Болезненно восприняло катастрофу русское еврейство. Смешанное чувство гнева и стыда овладело еврейским обществом: гнев на организаторов и попустителей страшного преступления, стыд за замученных и поруганных братьев, которые, не имея возможности спасти свою жизнь, не спасли хоть своей чести простым сопротивлением натиску людей-зверей, уверенных в своей безопасности. Поэт Фруг в стихотворении на народном языке излил свою скорбь по поводу физического бессилия нации и взывал только к доброму еврейскому сердцу:

Братья, сестры, пожалейте: горе страшно велико. Дайте саван мертвецам, дайте хлеб живым!

Несколько позже молодой поэт Бялик выразил чувство гнева и стыда с необычайною силою в своем "Сказании о Немирове" или "В городе резни". Это - сплошной вопль против народа - смиренника:

Огромна скорбь, но и позор велик, И что из них огромней, человек. Реши ты сам...
Ни погромы начала 80-х годов, ни московская расправа 1891 года не вызвали такого потрясения народной души, как кишиневская резня. Проснулось жгучее чувство мученичества, но с ним – и чувство героизма.