Мои бабушка и дедушка принадлежат к одной из весьма уважаемых хасидских семей, короче говоря, они — стопроцентные хабадники. Мои родители более «современны», но тоже считают себя любавичскими хасидами. Что же до меня, то я порвала со всем этим много лет назад. Я люблю моих родителей и бабушку с дедушкой, но еврейство и иудаизм значили для меня ровным счетом ничего. Даже меньше, чем ничего.

Год назад, в один из дней праздника Суккот, я гуляла с моим приятелем по Манхеттену. Вдруг к нам подошел молоденький хабадник с лулавом и этрогом в руках и сказал: «Вы евреи? Произнесите, пожалуйста, благословение над этими растениями. Сегодня праздник Суккот, и у нас, евреев, есть такая вот замечательная мицва…»

У меня к этому не было абсолютно никакого ни желания, ни интереса, и я уже намеревалась проигнорировать его и идти дальше. Но мой приятель вдруг воодушевился: «Вы, ребята, любавичские хасиды? Ух-ты, а моя подруга тоже из любавичской семьи! Ее зовут Б. Г.»

Теперь глаза широко открылись у молодого хасида: «Правда?! Ты из семьи Г.? Я могу рассказать тебе историю о твоем прадедушке. Как и многие другие хасиды, он был брошен коммунистами в тюрьму за то, что совершил «преступление», распространяя иудаизм и обучая других евреев Торе. Когда наступил праздник Песах, у него не было никакой возможности раздобыть мацу или вообще какую-то пасхальную пищу. Тюремный рацион включал в себя ничтожное количество сахара и шоколада, и на этом он просуществовал все восемь дней праздника Песах. От истощения он серьезно заболел, но ничто не могло заставить его есть квасное в Песах…»

Он замолчал, а я словно вросла в землю, стояла, будто окаменев. У меня было такое чувство, как будто на меня свалилась тонна кирпичей, как будто на меня смотрит весь мир. Я не могла пошевельнуться. Я не могла дышать. Мой прадед был готов рисковать жизнью, лишь бы не есть запрещенное в Песах, а мне — его правнучке, носящей, как напоказ, его фамилию, — должны задавать вопрос: «Ты еврейка?» И я еще даже была готова это отрицать, чтобы уйти от исполнения такой простой заповеди, как благословение лулава!

Я не знаю, что я тогда сказала этому хабаднику. Я даже не помню, взяла ли в руки лулав и этрог. Не помню, как добралась домой. Но эта встреча здорово встряхнула меня. Она изменила мою жизнь.

И вот поэтому я живу теперь в Израиле, совсем другой жизнью. Благодаря самопожертвованию моего прадеда. И благодаря пареньку, спросившему меня: «Ты еврейка?»