Поздний вечер 4 ноября 1995 года. На обледенелых ступенях подскользнулась Авива, я прыгнул вперед и успел ее подхватить, но не удержался, и мы вместе грохнулись, она мягко, я хуже, но голову сберег, может еще пригодится.
— Ничего, что ты сверху? — спросил я на иврите.
— Ничего. Пикуах нефеш (ради спасения жизни), — поднимаясь ответила девочка из Бней-Акива (молодежное религиозное движение), протянула мне руку.
— У тебя слезы? Ты испугалась?
— Не испугалась, но мне страшно, — Авива виновато пожала плечами. — Убили главу правительства.
— Не может быть! Враги? Террористы? — я не чувствовал скорби, и не понимал масштабов трагедии. Убили незнакомого человека в близкой, но еще чужой стране.
— Нет. Свои. Я хорошо знаю убийцу. Мы вместе работали. Не могу поверить, что наш Игаль убил Рабина. Зачем? Зачем? — она села на ступеньки и беззвучно заплакала.
«Беда. Хорошо, что Израиль не СССР, охоты на ведьм не будет. Хотя, кто знает, кто знает. Может не стоит ехать в страну, в которой свои убивают своих?»
Огляделся вокруг.
Мне остались битые стёкла
И обрывки вчерашних песен…
Пустота, неживые окна…
Говорят, что мир ещё тесен…
Мне остались рваные крылья,
Потолки из промокшей ваты,
Одиночество, ветер с пылью.
Незаметно меняются даты.
А по улице бродит зима…
Закройте окна!
Моё утро тревожно дышит,
Моё небо покрылось грязью,
Моё солнце сидит на крыше
И плюётся дешёвым счастьем
В равнодушные лица прохожих
Со следами вчерашней пьянки
И, сжимая в кармане ножик,
Серый мальчик пинает банку,
А ворота покрыты льдом,
Как осколками белой смерти,
Мастера покидают дом,
Где в подвале танцуют черти,
Где остались пустые бутылки,
Отраженья на дне стакана
Поражения и поминки
И насмешливый взгляд с экрана …
Люди везде одинаковы, только одних портит квартирный вопрос, а таких как Авива нет.
— Надо ехать, надо.
