Известно, что гениальный русский писатель отличался мистическими взглядами, которые, естественно, влияли на психическое состояние. После путешествия по земле Обетованной Гоголь осознал, что именно контроль над ней еврейского народа сделал Святую Землю, текущую молоком и медом, некогда благодатной территорией.

Весной 1841 в письме из Рима Сергею Аксакову Николай Васильевич написал, что Москва – это его родина, и к осени он прижмет друга к своей «русской груди». Однако после возвращения на родную землю он был уже совершенно иным человеком. Позднее Сергей Аксаков в «Истории знакомства с Гоголем» отмечает большие изменения «нрава и свойств» в писателе. Он изменился даже наружно: похудел, побледнел. У Гоголя напрочь исчезла проказливость, реже слышался присущий ему природный юмор, слышались постоянные упования на Божью волю. Писатель признавался, что должен уехать из России, ибо здесь ему не удается писать, что вредит здоровью.

В апреле 1842 Аксаков увидел уже просветленного друга с образом Спасителя в руках. По словам писателя, он получил благословение архиепископа Харьковского и Ахтырского Иннокентия и теперь может отправляться к Гробу Господню. В России же он появился для прощания с ней, ибо не ведает, сколько пробудет за границей. Супруга Аксакова Ольга попросила прислать описание Израиля. Гоголь пообещал ей, но сказал, что предварительно должен очиститься и стать достойным.

Девятого мая того же года писатель в послании к однокашнику и другу Александру Данилевскому написал, что возврат в Россию из его продолжительного удаления за границу возможен лишь через Иерусалим. В двадцатых числах мая Гоголь отослал свежеизданный 1-й том «Мертвых душ» благословившему его архиепископу Иннокентию Борисову. Сопроводительное послание содержало просьбу встретиться со священником через 2 года в Иерусалиме. Мастер надеялся, что к тому времени напишет 2-й том «Мертвых душ».

Находясь в Риме, писатель штудировал паломническую литературу. Но поездка на Святую Землю из-за разных обстоятельств откладывалась. Прошло четыре года, а Гоголь все еще находился в Италии. Из Флоренции он писал своей «духовной матери» Надежде Шереметевой, которую считал своей «духовной матерью», что продвинулся на юг, поближе к солнцу и святым местам, которые ему так необходимы. Николай Васильевич уповал на Всевышнего, безропотно ждал святой воли и указания Господа, без которого не смел отправиться в путь.

Мистик Гоголь ожидал знак от Него, чтобы ехать в еврейские земли. Причем он знал, что возникнет состояние, когда душа, сердце, мысли запылают сильным желанием лететь на Землю Обетованную, и ничто не сможет его удержать. Художественное воображение писателя рисовало картину, когда он, влекомый попутным ветром, понесется, словно несущийся корабль. Николай Васильевич был уверен, что это путешествие не является просто желанием поклониться святым местам, поэтому совершить его нужно только, будучи готовым.

В предисловии к «Выбранным местам из переписки с друзьями», опубликованным в 1847, писатель указал, что он во время паломничества к святым местам, крайне необходимого его душе, с ним всякое может случиться. Поэтому он завещает деньги, оставшиеся от издержек на дорогу, людям, испытывающим потребность в поездке на Святую Землю, или тем, кого он встретит в дороге, которые будут молиться за его читателей.

В числе первых «Выбранные места» получил архиепископ Иннокентий, передавший Гоголю далеко не лестный отзыв. Он, поблагодарив писателя за дружескую память, порадовавшись перемене, произошедшей с ним, попросил не парадировать набожностью, которая должна быть внутри человека. Священнослужитель отметил, что голос Гоголя нужен, но его неумеренность не принесет пользы.

Только в 1848 писателю удалось отправиться в паломнический путь. В январе этого года из Неаполя он написал живописцу Александру Иванову о том, что намерен выехать на днях. Послание графу Александру Толстому отправил спустя четверо суток с Мальты. В нем Николай Васильевич жаловался на морскую болезнь, которая так сразила его, что вызвала жалость у всех его попутчиков. Он описывал и «прелести» Мальты в виде плохого отелишки с простенькой мебелью и дверьми с незакрывающимися замками.

Далее путь писателя лежал в Константинополь, потом в Смирну и Бейрут. В столице Ливана Николая Васильевича встретил Константин Базили, бывший в пору молодости товарищем по Нежинской гимназии.

Вместе с Базили и генералом в отставке Круговым писатель отправился в Иерусалим по сухопутной дороге. В святой город писатель въехал 16 февраля 1848, о чем свидетельствует отметка в его записной книжке. Там он по традиции молился, приобрел и освятил сувениры. В конце февраля отослал из Иерусалима письма Василию Андреевичу Жуковскому и своим родственникам. В посланиях матери и сестрам слышались тревожные просьбы постоянно молиться о его здравии, потому что он чувствовал бессилие собственной молитвы.

В конце марта из Бейрута для Гоголя началась долгая дорога домой.

В январе 1850 из Баден-Бадена Гоголю пришло письмо от Василия Жуковского, где он просил помочь ему с «локальными красками Палестины» для написания поэмы «Странствующий ж-д». Поэту нужны были видения Гоголя как путешественника-христианина, который рассказывает о впечатлениях от Святой Земли домашним. Далее Василий Андреевич конкретизировал свои желания относительно живописной стороны Иерусалима с Иосафатовой долиной, Вифлеемом, Тивериадским озером, Елеонской горой, Мертвым морем. Поэт-романтик желал прибавить к личным мыслям гоголевские впечатления.

В ответном письме писатель сразу же указал на тяжесть заданной задачи. Он написал, что все уже пересказано с мельчайшими деталями. Нынешняя Иудея – это не прекрасный сад с тенистыми деревьями, а однообразные горы, которые похожи на серые взбугрившиеся морские волны. Здесь редко встречается несколько олив с сероватыми пыльными листьями да клочки травы, зеленеющие в обнаженном неровном поле камней. Спустя 5-6 часов пути можно увидеть арабскую хижину, примкнувшую к горе, которая напоминает звериную нору или глиняный горшок, а не человеческое жилище. Что касается Иерусалима и Вифлеема, то они, как и иные восточные города, напоминают беспорядочные груды кирпичей и камней. Тощий Иордан протекает по обнаженной гористой местности с небольшими ивовыми кустами по берегам.

По словам писателя, повсюду он видел, что когда-то обнаженные страны, особенно нынешняя бесплоднейшая Иудея, являлись землями млека и меда. Об этом свидетельствуют высеченные в горах уступы, бывшие в былые времена виноградниками. Но сейчас нынешние жители ничего не заводят, скитаясь по этой пораженной Всевышним стране. Гоголь написал, что лишь в Яффе он увидел красивые деревья, ломящиеся от плодов.

И вновь в его послании звучала тревога и самоуничижение. Писатель не верил, что его «сонные впечатления» чем-то помогут поэту. В конце он посоветовал Жуковскому переводить главы Библии, что привело бы его к тому, что Святая Земля предстала бы перед ним благословенной Богом.

Данное послание – одно из немногочисленных гоголевских рассказов о его путешествии в Палестину. По словам сестры мастера Ольги, оно не стало чем-то особенным для брата, а лишь подорвало его здоровье. Ей казалось, что поездка в Иерусалим разочаровала Николая. Он неохотно делился впечатлениями, советуя лучше обратиться к книге «Путешествие в Иерусалим».

Кстати, она фигурировала в гоголевской повести «Иван Федорович Шпонька и его тетушка» как «Путешествие Коробейникова ко святым местам». Один из ее персонажей, Иван Иванович, называет эту книгу подлинным «услаждением души и сердца», восхищаясь простым мещанином, прошедшим по воле Бога больше 3000 верст.

Своей сестре по поводу пребывания на Земле Обетованной Гоголь мог ответить шуткой. А вот соседям, предпринимавшим попытки расспросить о паломничестве, говорил только, что о святых местах так много сведений, что ничего нового он поведать о них не может.

По материалам jewish.ru, газеты «Еврейское слово» №430 и wikipedia.org